Первоначально, в XV в., существовали рукописные записи отдельных,вероятно, наиболее популярных баллад. Например, в рукописи Слоуна,хранящейся в Британском музее и датируемой около 1450 г., содержится записьбаллады «Робин и Генделин». Примерно тогда же – между 1450-1500 годами –были записаны еще две баллады о Робин Гуде: «Робин Гуд и монах» и «РобинГуд и горшечник». Эти три записи, а также запись «Баллады о загадках»(около 1445 г.) представляют собой наиболее ранние из обнаруженныхрукописных балладных текстов. Несколько позднее, в XVI в. были записаныбаллады «Охота у Чевиотских холмов», «Битва при Оттерберне». Затем сталипоявляться и рукописные сборники, среди которых особенно выделяетсярукопись Джорджа Бэннатайна, торговца из Эдинбурга. Рукопись Бэннатайна –более 800 листов – хранится теперь в Адвокатской библиотеке в Эдинбурге,составляя одну из наиболее почитаемых ее реликвий. Следующим этапом было появление печатных текстов, при этом долгоевремя баллады издавались по одной или две. Собственно собирание баллад начинается с XVIII в. У его истоков стоятшотландский поэт Аллан Рэмзей, а также священник, поэт и любитель стариныТомас Перси, в чей сборник «Памятники старинной английской поэзии» (1765г.) вошли не только старинные народные баллады, но и ряд подражаний. Нестремясь к точному воспроизведению найденной им рукописи, Персипеределывает, дополняет или сокращает старинные тексты. Хотя современники и последующие исследователи обвинили поэта вискажении народных текстов, свободном обращении со старинными оригиналами,его заслуга очевидна. Он не столько фиксировал балладу, сколько стремилсясколько представить на суд читателей нечто новое и необычное, скрывающее всебе древнюю простоту и наивность, открывая своеобразный источникэстетического наслаждения. Собиратели и издатели их придерживалисьразличных взглядов на принципы издания. В большинстве случаев задача былане фольклористическая, а литературно-художественная. Нужно было не столькозафиксировать бытовавшую в народе балладу, сколько предложить читателюблагоухающей древней наивностью поэму. Точность казалась необходима в тоймере, в какой она гарантировала художественное качество публикации. Открывнеобычный источник эстетического наслаждения, восхитившись стилем этихпоэм, казалось, даже более древним, чем стиль Гомера, первые издателисоздали особую эстетику жанра. Баллада, не удовлетворявшая нормам этогожанра, казалась несовершенным его образцом, испорченным в позднейшемисполнении, либо отрывком некогда существовавшие более полной ипоследовательной поэмы. Поэтому задача издателя заключалась в том, чтобыпри помощи собственного воображения восстановить подлинный, когда-тосуществовавший текст. Из нескольких известных вариантов он выбирал тот,который оказался наиболее подходящим для искусственно созданного образчикажанра, переносил строфы из одного варианта в другой, дописывал, вставлялнедостающие слова, чтобы дополнить ритм, объяснить действие или простоукрасить балладу. Перси, который присочинял целые строфы к старым балладами заменял старые грубые слова новыми, более изящными, выполнил, как емуказалось, свой долг. Джозеф Ритсон, публикуя баллады, выбирал, по словамСкотта, самый несовершенный и нелепый вариант и утверждал, что это и естьсамый древний и подлинный. Не исправь Перси свои оригиналы и не создай ониз них поэм, более близких вкусу его современников, сборник его не сыгралбы ни какой роли в истории литературы. Вот почему Скотт, нисколько неотрицал произвола Перси в обращении с текстами, считал, что ученый епископвписывал новую страницу в историю современной английской литературы. Для английской поэзии XIX в., в особенности для ее романтическихтечений, сборник Перси имел огромное значение. «Я не думаю, - писалВордсворт, - что существует хотя бы один современный поэт, который негордился бы тем, что и он многим обязан сборнику Перси». В.Скотт вспоминаето своем первом знакомстве с балладами Перси как о самом сильном поэтическомвпечатлении своих детских лет. Возрождение старинной народной балладынадолго определило развитие английской поэзии: баллады Саути и В.Скотта,Кольриджа и Китса, значительная часть творчества Теннисона и прерафаэлитовнепосредственно связаны с этим возрождением, начало которому положилособрание Перси. Поэты романтики, оттолкнувшись от опыта Т.Перси, обратились к богатойтрадиции народного поэтического творчества. Самый замечательный английскийлитературный памятник 90-х годов XVIII в.– сборник «Лирических баллад»,впервые вышедший в свет в 1798 году, – опирался на фольклор и, по словамВордсворта, был написан «для всех, языком, доступным каждому». В первомиздании «Лирических баллад» из 23 произведений только четыре были написаныКольриджем: «The Rime of the Ancient Mariner», «The Nightingale», «TheFoster – Mother’s Tale» и «The Dungeon». Перу Вордсворта принадлежали самыеразные баллады и тексты, например «Goody Blake and Garry Gill», «The IdiotBoy», «The Thorn», «Simon Lee», «The Mad Mother», а также другие лирическиестихотворения «The Tables Turned», «Lines Composed a Few Moles aboveTintern Abbey». Выбор источника и стиля позднее приветствовал А.С.Пушкин ивидел в нем признак меняющихся литературных вкусов: «В зрелой словесностиприходит время, когда умы, наскуча однообразными произведениями искусства,ограниченным кругом языка условного, избранного, обращаются к свежимвымыслам народным и к старинному просторечию, сначала презренному. Такнекогда во Франции светские люди восхищались музой Ваде, как нынчеВордсворт и Кольридж увлекли за собой мнения других. Но Ваде не имел нивоображения, ни поэтического чувства, его остроумные произведения дышатодной веселостью, выраженной площадным языком торговок и носильщиков.Произведения английских поэтов, напротив, исполнены глубоких чувств ипоэтических мыслей, выраженных языком честного простолюдина». Произведения вошедшие в сборник «Лирических баллад», должны былипознакомить широкий круг читателей с красотами окружающей природы, ввестиих в круг добрых и искренних чувств. Они говорили простым и естественнымязыком о самом задушевном и понятном, нарушая границы между традиционнойэпической формой баллады и лирическим жанром. Конечно, Вордсворт и Кольридж были не единственными поэтами,обратившимися к балладам. Сборники народной поэзии, разбавленной различнымиподражаниями, появлялись в течении всего XVIII века. Поэтому романтикиимели в своем распоряжении десятки томов старых и новых, английских ишотландских, подлинных и поддельных баллад. Однако задачи Вордсворта были в некотором отношении сложнее, чем убольшинства его предшественников. Он искал в балладах источник духовногобогатства, которое могло оказать самое широкое влияние на егосовременников. При этом он, по сути дела, создал новый жанр – литературнуюлирическую балладу, в которой главное место занимали лирика,непосредственность чувства и этические темы, тогда как эпические идраматические элементы по сравнению с народной балладой имели гораздоменьшее значение. Обращение к народному творчеству обогатило поэзию новыми образами ипоставило перед английскими писателями и поэтами новые задачи. При этомрациональный момент, столь существенный для классицистической поэзиипредыдущего столетия, был в известной степени отодвинут на задний план, авместе с ним и прежние методы изображения человека. Современник Скотта идруг Байрона, поклонник классицизма Вильям Гиффорд считал, например, чтогероям не нужно придавать черты национального характера, так как это мешает«смотреть на человеческие души с высшей точки зрения» и, следовательно,«изображать человека вообще». Подобная отвлеченность не удовлетворялабольшинство новых авторов. Они убеждались, что в народном творчествебережно хранятся традиции, которые передаются из поколения в поколение.Учитывая эти традиции, можно ярче выявить национальные черты художественнойлитературы и поставить героев на твердую почву, типичную для времени и длятех мест, где они жили. Естественно, что в английской литературе возрослочисло поэтических образов, прототипы которых были взяты из народной среды.Это стало признаком известной демократизации литературного творчества.Однако недостаточно было воспроизвести язык, мысли, образ жизни и поведениепростолюдинов: приходилось задумываться и над тем, чтобы новые произведениястали доступнее для более широких, чем прежде, читательских кругов, другимисловами, чтобы писатели не только говорили о простых людях, но и обращалиськ ним как к своим читателям. Шотландская народная баллада не только вдохновляла В.Скотта на первыепоэтические эксперименты, обогатив его стих выразительностью и поэтическимиинтонациями. Как мироощущение, как конденсация человеческого переживания вего остро ощутимой исторической конкретности народная баллада постоянноинтересовала В.Скотта, давая пищу его уму и сердцу, доставляя писателюэстетическое наслаждение. Определяя истоки творчества В.Скотта, исследователи единодушны в том,что оно носит следы его первых фольклорных увлечений. «Шотландская историяи шотландский фольклор были той первичной почвой, на которую легло все, чтоон затем почерпнул из иных источников» (Клименко Е.И., 1961, 56). «Всеромантисты, поэты, философы, его современники и предшественники что-тооставили в его сознании и чему-то его научили, но уроки, которые он у нихпочерпнул, были для него чем-то второстепенным. Их влияние легло на осн.пласт. впечатлений, определенный народной балладой» (Реизов Б.Г., 1965,83). Влияние на творчество В.Скотта народной баллады было многогранным иудивительным. Исторические картины, быт и нравы эпохи, мир глубокихчеловеческих переживаний – все это нашло отражение в балладе, первымзнакомством с которой В.Скотт был обязан именно сборнику Т.Перси и котороесостоялось еще в детские годы, оставив неизгладимый след на всю жизнь,усилив остроту ощущений исторических событий. Балладная поэзия воскрешала не только бурные страницы истории, но итрадиции народа и его стремления, свидетельствовала об отношении людей тоговремени к окружавшему их миру, к различным событиям, предоставляя богатыйматериал для авторских раздумий. Баллада даже при отсутствии в ней исторических событий, поражаетсвоим историзмом в силу отражения в ней особенностей общественных связей инравов эпохи. Для В.Скотта баллада была живой историей народа, котораявоспринималась как нечто реальное и вполне достоверное, и он советовалчитать эти «вымыслы» вместе с сочинениями профессиональных историков, чтобысоставить представление о «старой истории» своей страны (Реизов Б.Г., 1965,88). Исследователи отмечают и восходящую к балладной традициитопографическую точность творений В.Скотта. Британские острова – аренапостоянной смены племен и народов первого тысячелетия, бурных перемен играндиозных потрясений последующих столетий. Они оседали в памяти народа нетолько во временном, но прежде всего в пространственном представлении(место, расстояние, направление). В шотландской балладе не только исторический факт, но и вымысел почтивсегда привязаны к месту, овеянному преданиями старины, волнующими сердцешотландца. В 1802-1803 гг. В.Скотт выпустил трехтомный сборник старинных баллад«Песни шотландских пограничников» («Minstrelsy of the Scottish Border»), онрассматривал баллады как своеобразные исторические документы, вместе с темставил себе задачей отобрать и обработать их так, чтобы они стали понятнымии доступными читателю и возбудили в его воображении представление о том,«как мыслили предки», какие побуждения заставляли их поступать так, а неиначе, и «на каком языке они говорили». По Скотту, это должно было помочьпонять исторические факты. Баллады повествуют о том, какими были люди,жившие в прошлые времена. Эти люди зачастую изображались в балладах на фонеисторических событий, пусть слабо или неточно очерченных, а кроме того,были связаны с обычаями своей страны и с характерным для нее пейзажем.Иногда эти действующие лица баллады носили исторические имена, но чаще вних встречались простые люди. Фактическая достоверность баллад сомнительна. В памяти первыхсоздателей (Ballad-makers) события отражались неточно и неверно, многиедетали исчезали в позднейшей рецитации. Но для В.Скотта важнее былоотношение певца к событию. Здесь-то и ощущалось биение жизни, давно ушедшихпоколений, которую трудно угадать сквозь сухое изложение хроник. Независимоот приключений, о которых она рассказывала, и от фактов, которые в ней былипогребены, баллада интересовала В.Скотта как мироощущение, как конденсациячеловеческого переживания в его остро ощутимой исторической конкретности.Обнаружились и ее живые связи с психологией шотландца и пограничника, сукладом жизни и судьбой народа (Реизов Б.Г., 1965, 93). Довольно убедительной кажется мысль Б.Т.Реизова о восхождении кбалладе традиции метода «вершинного» рассказа или метода «картин» впроизведениях В.Скотта, когда факты того или иного события, лежащие воснове одной баллады, часто как бы не связаны между собой; для сюжетнойлинии характерны фрагментарность и отсутствие деталей, соединяющих этисобытия, что подчас затрудняет понимание причин моментов, отдельных«картин» обусловлено тем, что народ автор коллективный и безымянный, самбыл участником или свидетелем этих событий, и наиболее важные, наиболееволнующие из них становились предметов их «вымысла», детали же и фактыменее значительные, но известные всем, жившие в памяти народной,опускались. Пользуясь методом «вершинного» рассказа, восходящим к балладнойтрадиции, В.Скотт был вынужден предпослать сюжетной линии романовдополнительные факты и комментарии к ним, касающиеся чаще предысторииизображаемых событий. Он выносит их за предел непосредственной сюжетнойлинии произведения, следуя примеру сборника Т.Перси. Народные баллады, хлынувшие в литературу широким потоком, вызвалимногочисленные подражания и особый лирико-эпический жанр, имевший своиособенности и свои законы. Сам Скотт отдал ему обильную дань, а в «Опыте оподражании старой балладе» (апрель 1830 г.) попытался написать его историюи характеризовать его. В.Скотт говорил о лирических достоинствах баллады, отвечавших егосердечным интересам. Он интересовался не столько историческими, сколько«романтическими» балладами, рассказывавшими о «вымышленных и чудесныхприключениях». Среди подражателей, пишет Скотт, можно различить два направления:одни воспроизводят язык, нравы и чувства древних поэм, другие идут своейдорогой и создают баллады, которые нельзя с полной точностью назвать нидревними, ни новыми. Исчезновение поэтов-исполнителей Скотт объясняет многими причинами:дурными нравами певцов, законами, преследовавшими их за распущенность, иглавным образом распространением книгопечатания. Распространениекнигопечатания позволило исправлять тексты и улучшать их. Развитие культурыв эпоху Возрождения, знакомство с греческой и латинской литературой оказалисвое влияние на художественное творчество и вкусы. Народная поэзия такжеприобщилась к письменности и культуре, стала совершенствовать свой язык иразрабатывать поэтическую речь. В тоже время Скотт постоянно говорит о «грубости» языка и дажесодержания баллад. Но иногда он видит в этом своеобразное очарование, и«грубые» баллады кажутся ему более привлекательными, чем отшлифованные ипотому искусственные произведения цивилизованных эпох. Прелесть эта исчезлапо мере развития цивилизации и мастерства: рецитации, продолжавшиеся втечение нескольких веков, модернизировали, и потому и вульгаризироваливысокую, грубую и прекрасную поэзию. «Изменения в стиле народной поэзии… необошлись без потерь, которые оказались как бы оборотной сторонойсовершенства техники и тонкости воображения, характерных для новоговремени. По мысли Скотта, «улучшать» старые баллады можно только в том жестиле, в каком они были сложены. Их нельзя украшать эпитетами, сравнениями,метафорами, которые, может быть, и улучшат ритмику стиха, но затемнят егосмысл и только по мешают читателю почувствовать трагизм сюжета. При всем своем интересе к шотландской старине, к старинным формамречи и мысли, Скотт понимал свою задачу как литературную, а не как научную.Он исправлял плохо сохранившиеся баллады, дописывал слова, стихи и целыестрофы. Можно критиковать В.Скотта за недостатки метода, но своей цели ондостиг: из темных, изношенных десятками исполнителей баллад он создалпроизведения, блещущие художественными достоинствами. Неотчетливые«подлинники», интересные для узкого круга специалистов, превратились подего пером в шедевры старого балладного стиля. Он словно снял с них покровы,мешавшие воспринимать их подлинное достоинство.