Его называют гитаристом от Бога, а его музыку совершенно фантастичной и фантастически совершенной, утонченной и настоящей, исполненной русского духа, западного изыска и восточной тайны. Но ни одно определение, ни весь их букет не могут полностью объять впечатление, которое производят на слушателей и композиции этого музыканта, и его манера игры. Потому что на самом деле Иван Смирнов, по свидетельству и наших, и зарубежных специалистов,— создатель уникального направления в современной инструментальной музыке.
Впрочем, сам он с этим не согласен и считает, что одному человеку создать новое направление не под силу и можно говорить лишь о собственном стиле игры на инструменте — акустической гитаре. Стиль Смирнова включает строгость классики и дерзость джаза, технику фламенко и томление романса, блюзовые ощущения, энергетику рока и фольклорную подсветку... В 1996 году вышел его первый сольный диск «Карусельный дед», с редким единодушием названный у нас сенсационным, а на родине джаза — великолепным (журнал «Guitar Shop Supply»). Сейчас дисков уже три, на сольных концертах аншлаги... Одна из ведущих мировых фирм-производителей гитар — Takamine (Япония) — выбрала его «лицом» для рекламы своей продукции. Но с особым теплом он вспоминает другую гитару — самую первую. Ленинградскую, за десять рублей.
— Однажды в пионерском лагере — мне было лет десять — я испытал потрясение. Вроде ничего особенного: какой-то парень пел и аккомпанировал себе на гитаре, но для меня внезапно открылся целый мир. Гитара, впервые увиденная так близко, заколдовала меня сразу всем — формой, цветом, узором вокруг розетки, даже запахом, и, уж конечно, звуком. А главное — сочетанием простоты, доступности — и тайны. Я сразу же помчался писать письмо маме со слезной просьбой купить гитару, и по возвращении домой получил ее. Схватил, начал бренчать дни напролет... Вот так все и началось.
В доме родителей все время звучала музыка — Стравинский, Прокофьев, Барток... Отец, научный работник, профессиональным музыкантом не был, но музыкой был увлечен настолько, что практически всю жизнь, во всяком случае большую ее часть, посвятил ей. Он играл на фортепиано, писал прелюдии, романсы, сочинил даже концерт для фагота с оркестром. Мама — веселая, зажигательная, была генератором идей и не давала троим сыновьям ни секунды сидеть без дела: хочешь рисовать — иди в художественную школу, хочешь заниматься музыкой — занимайся, вот тебе все условия.
Однако первый педагог Ивана — а им был выдающийся композитор Владимир Дашкевич — не смог привить ученику любви к фортепиано. Его избранницей стала гитара.
С 13 лет играл в школьных рок-группах. Тогда в каждой школе выпиливали гитары и играли Beatles, Animals, Rolling Stones... Иван учился в музыкальной школе (бросил), потом в музыкальном училище (тоже). Сейчас, кстати, родное училище приглашает его в жюри студенческого конкурса. Но, открывая для себя сначала «Битлз», а позже — Джона Колтрэйна и Майлза Дэйвиса, он счел методу преподавания классики скучной, сухой, консервативной. И начал искать какие-то выходы. В группе «Второе дыхание» играл джаз-рок, в «Бумеранге» Эдуарда Артемьева, вместе со скрипачкой Татьяной Гринденко, пианистом Алексеем Любимовым и другими известными музыкантами, — электронную инструментальную музыку с элементами рока и авангарда. Не избежал, как и многие тогда, работы в ВИА («Голубые гитары»). А следующим этапом стал «Арсенал» Алексея Козлова. Пятилетняя работа в ансамбле блестящих личностей дала ощущение свободы, возможность объездить весь мир и записать кучу альбомов… Но он снова все бросил и вернулся к акустической гитаре.
—Почувствовал, что нужно искать свой язык. И что мне играть американский джаз — нет никакого основания. Конечно, джаз удачно заполняет вакуум там, где нарушена связь с собственной традицией. Можно увлекаться им, быть любителем и даже отдать этому всю жизнь, как коллекционеры — маркам или, скажем, трубкам… Но мне захотелось открытий. Пришлось забыть чуждые интонации, к примеру, кантри. Не понимаю, какой смысл петь русские песни с кантри-интонациями, как делают некоторые. Это даже не эклектика, а в определенном смысле безвкусица. Мне кажется, надо искать живые, естественные элементы, связанные с языком, образом мыслей. Потому что весь этот западный драйв и метрический ритм не особо свойственны нашим пространствам. У нас язык не метричный, не укладывается в квадрат. Из-за больших пространств у нас даже пляшут по-особому, широко разводя руки, а на Западе — например, в Ирландии — там вообще без рук пляшут. Потому что границы кругом: тут страна, тут страна... Только послушайте, как глупо рэп звучит по-русски. Русский язык как океан, а его пытаются втиснуть в убогий метроритмический наперсток. Нет, надо искать свой путь.
— Вы предпочитаете называться композитором или музыкантом?
— Музыкантом, конечно. Я стал композитором вынужденно, из-за нехватки репертуара. Понял, что готовых музыкальных форм, подходящих мне, нет, зато в каждом стиле и жанре можно найти составной элемент той музыки, которую хотел бы играть.
Кажется, это как раз и называют эклектикой и полистилистикой. Но он избегает прямолинейных связей. Может играть вещь на испанский сюжет, или на азиатский, но это не становится имитацией фламенко или подражанием дутару. Сочетая несовместимое, Смирнов создает свое понимание Испании, Востока, Балкан...
— Считается, что мелодизм — наивысшее достижение композитора…
— Нет. Для меня главное — тема и идея, а идея — не всегда мелодия. Бывает, она складывается из фактуры, интонации, ритма, музыкального образа, гармонического ряда. Просто мелодия — это самое понятное для слушателя.
— Что вас вдохновляет?
— Да что угодно. Классика, русский фольклор, но не кремлевско-матрешечный «а ля рюс» — он мне отвратителен. Вдохновляют балканские интонации, сербские, болгарский национальный хор... Американская музыка — все меньше и меньше. По-моему, она выдохлась. Состояние современной музыки вообще весьма удручающе. К сожалению, из нее уходят творчество, красота. Сочинение музыки становится ремеслом, а его продукт — деталью интерьера, фоном, заставкой, приспособлением на все случаи жизни: музыка танцевальная, медитативная, для кино, автомобилей и даже для лифтов.
— Музыку порой называют средством исцеления. А что значит музыка для вас?
— Живое, непредсказуемое, парадоксальное явление, в котором открывается то, чего не найдешь нигде. Кажется, и время в музыке может останавливаться, течь в разные стороны. Даже когда играю свое, тот же «Ноктюрн», я разные вещи переживаю, иногда этот опус течет часами, а иногда — полсекунды. Музыка — самая таинственная область искусства.
В искусстве и в жизни Иван уже вырастил себе помощника и единомышленника. Его старший сын Михаил — замечательный, прекрасно образованный музыкант (окончил училище при Московской консерватории), но главное — «брат по духу», играет на клавишных в отцовских концертах и на записи, пишет вместе с ним музыку для кино. Одна из их работ — художественный фильм «Женская собственность» (режиссер Дмитрий Месхиев), отмеченный целым рядом призов.
— Когда у меня было трое детей, мне говорили: так много? да вы в нищете умрете! Сейчас их уже восемь: пять дочерей и трое сыновей. И ничего, нормально живу, занимаюсь своим ремеслом без всякого параллельного бизнеса, и даже творчеством умудряюсь заниматься. Для чего же еще брак, как не для рождения детей? Чтобы продолжить род, цепь. Я сам себя чувствую звеном, знаю, кто у меня были дед, прадед, прапрадед. И у Миши уже четверо детей. Моя старшая дочь — тоже музыкант, и остальные учатся в музыкальных школах.
