Вжимаясь в паркет, парень крался по проходу к середине зала — поставил магнитофон — тихо ушел. На сцене холщовые рубахи «Песняров» попыхивали в такт аккордам. Жадная очередь у крохотного зева кассы, вызов судьбе — есть ли лишний билетик? — все позади. Тут тише, я — зритель! Зритель, который день свой начинает и оканчивает под асфальтированный скрежет городского оркестра, а в выходной густо топчет травянистые «залы» любимых парков.
Я слушаю...
И когда обрушивается в зал вступление к «Доле», песне-притче на стихи Янки Купалы, и музыкальными мазками пишется цветовой фон — в тебя, переполненную звуками, входит острое наслаждение. Что же нам, и так день-деньской тонущим в шуме, именно его и не хватает? И городское, ко всему привычное ухо так же сильно испытывает звуковой голод, как глаза требуют разности, сочности цветов? Получается так. Мощная музыкальная волна размывает особь в креслах-номерах, и на какой-то миг остается связующая : единый артист — единому зрителю...
...После концерта — дверь в ночь. Пятеро юнцов, барабаня по портфелям, сыграли вслед Мулявину приветственную музыкальную фразу, и гибкие девочки с автографами... После концерта — гостиничный номер, перенаселенный нотами, костюмами, на столе вороха рукописей, счета. И распахнутое зеленое нутро футляра гитары, как бархатный аккорд из цвето-музыкальной программы. И телефонные звонки... После концерта движения Мулявина замедленны — устал.
— Берете ли вы в свой репертуар песни, которые уже кто-то пел?
— Никогда!
— В Москве вы давали концерты ежедневно. И зал «России» был переполнен. Вы подсчитывали когда-нибудь, сколько зрителей слушают вас за год?
— Двести тысяч. Примерно... Восемьдесят процентов всего времени мы на гастролях: двести пятьдесят концертов в год. Вы видели зал — наша публике от восемнадцати лет и до тридцати. Впрочем, есть и старше.
— «Песняры» — лауреат всесоюзных и международных конкурсов. Это непросто, Как же, живя на такой скорости, вы заботитесь о музыкальном уровне своих ребят?
— Ежедневно — репетиция.
...Вчера, сегодня, завтра, послезавтра, дома, на гастролях,— репетиция. Нет концертов, есть концерты — репетиция. Работа — кухня искусства, без нее талант остается полуфабрикатом. И потому не меньше трех — пяти часов ежедневно — репетиция!
— В Москве вы показали новую свою работу — «Песнь о доле». Песнь-притча заняла отделение. Резко сократилась обычная песенная часть программы! Это — случайность или вы постепенно переходите к новым, более крупным формам?
— Нем тесно в песенных, рамках. Крупная работа—рост ансамбля.
— Не войдете ли вы тут в противоречие с публикой? Я наблюдала: когда исполнялась «Доля» — зал слушал напряженно, аплодировал, но вспыхнул, расковался только после исполнения уже любимых песен.
— Уверен: предложи я сейчас только песенную программу, от меня потребуют включения притчи. От концерта к концерту растет уровень нашей публики — я говорю о постоянной, а не случайной, Однажды в Челябинске мы давали композицию на тему песни «Перепелочка». Приняли ее прохладно: показалась слишком сложной. Через год в том же Челябинске та же «Перепелочка» бисировалась. Будущее вокально - инструментального жанра, безусловно, в крупных формах. В репертуаре «Поющих гитар» много песен, но зритель идет на зонг-оперу «Орфей м Эвридика». Этот процесс идет во всем мире. Помните, с чего начался «бит»? Со штампа в самом наборе инструментов: три гитары и ударные. Почувствовали— задыхаются, добавили скрипичную группу, и так далее... У нас, вы видели, народные инструменты.
— Разве только у вас?
— Из советских ансамблей— да. Правда, на Украине я знаю ребят, которые электрифицируют бандуры. Мне кажется, это уж чересчур, во всем нужна мера, и на скрипке можно сыграть, как на балалайке — есть у нас такая шутливая сценка. Но на бандурах лучше играть как на бандурах. Вообще я очень люблю смотреть молодежные ансамбли. Где бы мы ни выступали, всегда их слушаю, сравниваю... Очень хорош и оригинален омский ансамбль — недавно их видел. Ребята базируются на русском фольклоре и не стараются имитировать западные группы.
— Вы тоже никого не имитируете.
— Да, мы поем без «акцента», открытыми голосами, по-народному, В январе этого года мы выступали на международной музыкальной ярмарка в Каннах. Впервые там был чисто советский день, в программе: Алла Пугачева, трио «Ромэн» и мы. В зале сидели только импресарио и музыканты. Мы пели шесть народных песен. Принимали хорошо—американский импресарио предложил прямо из Канн выехать на гастроли по Америке. Получили предложения и от итальянцев, англичан, португальцев.
— Значит — успех?
— Нас самих интересовало, в чем дело? На ярмарке было много прекрасных ансамблей — перед нами выступали отличная английская группа Рика Вейкмана. На наш вопрос американец ответил: «Я лучше еще два-три раза вас послушаю, чем пойду на Вейкмана. То, что у них,— все уже было, то, что у вас,— оригинально.»
— Вокал и чисто народное звучание?
— Да.
— Но разве зарубежные ансамбли не поют народные песни?
— Поют, но чаще всего они поют их на эстрадный манер. Мы идем другим путем. Мы считаем, что не должны отказываться от того, из чего мы выросли: от отобранного веками и созвучного с нами сегодня национального музыкального лада и от других особенностей нашей народной музыки, например, мелодичности.
— В каком ряду среди своих произведений вы ставите «Песнь о доле»?
— Сегодня это наша вершина. Мы не случайно выбрали стихи Янки Купалы. Прекрасные стихи! Подлинно народная белорусская классика. Жаль, что вы не знаете языка, их трудно переводить. Страшная доля белорусского крестьянина до революции — не так уж много поколений отделяет нас от тех лет. И память еще горяча. Мы очень полюбили притчу, работали над ней долго— год. В постановке — кстати, ее режиссером и либреттистом стал чаш товарищ, «песняр» Валерий Яшкин,— использовали традиции народного площадного театра.
— Ну, хорошо. От песен вы уходите к притчам, операм, словом, к монументальности. А потом? Когда и это останется позади?
— Потом? Может быть, снова песни, но — уже другие песни.
